Присоединение к Москве. Кострома в 14-16-м веках и Смутное время. Кострома и Романовы
Присоединение к Москве. Кострома в 14-16-м веках
После смерти Василия Квашни Костромское княжество прекратило сепаратное существование (де-факто это произошло уже после того, как Квашня стал великим князем) и влилось в состав великого владимирского княжения. Видимо, это не прошло безболезненно для самосознания горожан, поскольку от 1283 года мы имеем свидетельство о казни местного боярина Семена Тонглиевича, "крамольного и льстивого", который замышлял против великого князя Дмитрия Александровича.
У некоторых историков мы встречали сведения, что с 1293 по 1300 годы в Костроме сидел Иоанн Дмитриевич. Если это так, то, стало быть, на короткий срок княжество опять возродилось. Но мы не смогли перепроверить эту информацию, как и установить статус его княжения. Потом этот Иоанн Дмитриевич стал князем Переяславским, и опирался на поддержку Михаила Тверского, но по кончине своей в 1302 году завещал свое княжество все-таки Даниилу Московскому. Зато совершенно точно известно, что с 1300 по 1303 год в Костроме был князем Борис Андреевич. Скончавшись в Костроме, он окончательно положил предел независимому костромскому княжению.
Видимо, его смерть вызвала в Твери желание установить над Костромой господство. Это привело к восстанию костромичей в 1304 году. Летопись особо отмечает, что восстание подняло костромское вече: видимо, оно собиралось не слишком часто, в самые трудные периоды жизни города. Тем парадоксальней, что вскоре после этого мы видим Кострому все-таки сторонницей Твери в борьбе с Москвой. Вероятно, Кострома оговорила с Тверью определенные условия сотрудничества, обезопасив себя от грубого натиска. Не будет слишком смело предположить, что реальную власть в городе в эти годы держали вечники. Заигрывание с Тверью закончилось для Костромы плохо: в 1318 году ее разгромили войска великого князя Московского.
Это событие отбило у костромичей охоту к сопротивлению Москве. Ее включение в состав Москвы не сопровождается драматичными событиями. Московский князь Иван Калита пошел "по формальному принципу", облекая свои притязания в ризы законности. В 1338 году он приобретает в Орде ярлык на Кострому и Новгород (последний ярлык, впрочем, был чисто формальной бумагой), а позже - и на все великое владимирское княжение. Что не попало в ярлык, то докупалось позже: так, в 1340 году Иван Калита приобретает город Галич и несколько сел в костромских пределах. Когда в некоторых источниках называют 1362 год как дату включения Костромы в состав Московского княжества, видимо, имеют в виду полное подчинение всех земель бывшего княжества московской короне.
Вторая половина 14-го столетия для Костромы не задалась. В 1364 году разразился страшный мор: смертность была такова, что мертвых не успевали хоронить, бросая в скудельницы по 10 человек к ряду. Одновременно город теребили набеги новгородских ушкуйников - разбойников из числа "золотой молодежи", которые как бы воевали с "бусурманами", но на деле просто плавали по Волге и грабили всех, кто не мог сопротивляться. Особенно яростный набег пришелся на 1375 год. В это время великий князь был под Тверью. По реке к городу подошло 70 ушкуев. Граждане во главе с воеводой вышли на бой. Ушкуйники, увидев это, разделились: половина пошла в обход с тыла, половина готова была штурмовать приступом. Воевода устрашился и бежал, за ним побежали и граждане, причем при бегстве многих побили и взяли в плен. Вступив в беззащитный город, разбойники разграбили там все, и хозяйничали в Костроме целую неделю. Что нашли ценного, снесли на центральную площадь для дележа, прочее потопили в реке или пожгли. После этого ушкуйники отправились далее вниз по Волге, снова грабить, а потом, у татар, продавать награбленное.
К 1380-му году, дате Куликовской битвы, от костромского сепаратизма не осталось и следа. На Куликовом поле двое костромичей верноподданнически прославились тем, что обнаружили раненого Дмитрия (Донского), и спасли его. Может быть, именно поэтому Донской в 1382 году, скрываясь от войск хана Тохтамыша и бросив Москву на произвол судьбы, спрятался именно в Костроме. Добрую традицию повторил в 1408 году его сын Василий, скрывшийся в Костроме от войск Едигея. Историки исписали немало чернил, объясняя эту склонность московских владык хорониться именно здесь. В царское время, памятуя о Костроме как колыбели Романовых, в этом видели некую особую верность Костромы Москве, но, скорее всего, Кострома была просто хорошей крепостью, защищенной Волгой: и далеко от Москвы, но не слишком.
Несмотря на беды, в 14-м столетии Кострома, судя по косвенным признакам, было довольно крупным городом. Так, одна из летописей говорит, что при пожаре погорело несколько посадов, а в пожаре 1413 года погибло 30 церквей. Во время погрома города новгородскими ушкуйниками местное ополчение смогло выставить 5 тысяч человек, что немало. Видимо, уже в эти годы Кострома становится одним из центров международной торговли: в слоях 14-15 веков довольно частая находка - поливные сосуды, сделанные в городских мастерских Золотой Орды.
После пожара, в 1416 году, великий князь Василий Дмитриевич взамен сгоревшего кремля заложил другой, названный много позже Старым городом. Эта крепость, впрочем, не помогла Костроме спастись от перипетий феодальной войны: город несколько раз переходил из рук в руки, и, видимо, сильно пострадал. Напомним, что после смерти великого князя московского Василия Дмитриевича его преемником стал внук Дмитрия Донского, Василий Васильевич. Сын же Донского, Юрий Звенигородский, был жив и здоров, и ему не понравилось, что на княжении оказался внук. Спор шел о том, кто может наследовать престол: сын умершего властителя, или же старший из родственников правившего некогда князя, в нашем случае, Дмитрия Донского. Война не утихала около 30-ти лет. Ее эпизоды известны, и мы их пересказывать не будем. Один эпизод, однако, упомянем: сепаратист Василий Косой, потерпев поражение на реке Которосль, в 1435 году укрепился в Костроме и стал готовиться к реваншу. Василий же Московский подошел к Ипатьевскому мысу. В итоге стороны заключили мир в Ипатьевском монастыре.
В 1471 и 1478 годах костромичи участвовали в походах московского царя против Новгорода. Вскоре Кострома уже принимает новых поселенцев - ссыльных новгородских бояр.
Положение города на Волге означало, что ему, хоть и в не столь значительной степени, как Нижнему Новгороду, предстоит выдержать натиск усиливавшегося Казанского ханства. В 1467 году летописи фиксируют нападение большого отряда татар, которое отбил костромской воевода Иван Стрига-Оболенский. То же повторилось в 1539 и в 1540-м, а в 1549 году костромичи одержали над казанцами победу в сражении у реки Язовки. Неудивительно, что, когда Иван Грозный пошел окончательно брать Казань в 1552-м, Кострома выставила особый отряд под командованием кн. Серебряного, который немало отличился при штурме.
Смутное время. Кострома и Романовы
Заканчивался 16-й век, небогатый событиями в Костроме, и начинался ее звездный час, совпавший с годиной страшных бедствий для всей страны - Смутным временем. Для дальнейшего повествования ключевое значение имеют два понятия: Годуновы и Ипатьевский монастырь. Об истории собственно монастыря и о том, как с ним, и с Костромой, связаны Годуновы, мы поговорим ниже. Сейчас нам важно отметить, что богатый боярский род Годуновых - исконно костромской, что именно Годуновы в 16-м столетии были реальными хозяевами Костромы, и что их стараниями, как бы в противовес городской крепости, на берегу реки Костромы встала не менее, а может, и более важная твердыня: Ипатьевский монастырь.
Род Годуновых основал праправнук Захарии (о его личности см. рассказе об истории монастыря) Иван Годун. Отец будущего царя Бориса Годунова был, видимо, одноглазым, за что его и прозвали Кривым, что во времена, когда физические пороки считались немилостью
Народ и бояре умоляют Романова и его мать на царство перед Ипатьевским монастырем. С рисунка 1673 года. Воспроизведено по книге "Ипатьевский монастырь".
Божьей, не позволило ему выдвинуться при дворе, несмотря на все свое богатство. Зато Борис преуспел, женившись на дочери небезызвестного Малюты Скуратова, и выдав замуж сестру Ирину за малоумного царевича Федора, которого реальным наследником престола при жизни отца, Ивана Грозного, не считали. Больного Федора Иван Грозный часто оставлял на попечении у Бориса, чем последний впоследствии и воспользовался. Возвышаясь, Борис не забывал укреплять свой Ипатьевский монастырь, превращая его в первоклассную крепость. С одной стороны, думал он, будет где прятаться, с другой, в случае опалы только монастырские пожертвования освобождались от конфискации.
Тем временем Федор и Ирина никак не могли завести ребенка, и после гибели сына Ивана, реального наследника, Иван Грозный стал требовать от Федора развода и нового брака. Но Федор, подученный Годуновым, заупрямился. Грозный был уже болен, и последнее, что он смог сделать - посадить таки слабоумного Федора на трон, назначив к нему регентский совет, в котором Годунову места не нашлось. Годунов не смирился, и принялся интриговать. Когда Федор заболел, он стал плести планы по поводу замужества Ирины за одним из принцев из рода австрийских Габсбургов. Дело раскрылось, против Бориса настроились все: и народ, и выздоровевший Федор. Но Борис сдюжил, и его новыми интригами на пост патриарха (только что введенный в России) был поставлен нужный Борису человек.
После смерти Федора Иоанновича прямая линия Рюриковичей пресеклась. Хотя боковые Рюриковичи оставались, борьба за власть развернулась между двумя влиятельными родами, Романовыми и Годуновыми. Вопрос о престолонаследии отдали Земскому собору, который в 1598 году избрал царем Бориса Годунова. Борис после избрания разгромил имение Романовых в Москве, а видных представителей рода замотал по тюрьмам и ссылкам. Можно предполагать, что Романовы не могли забыть такой обиды.
Несмотря на внешнюю легитимность, в народе и среди олигархов приход царя не из Рюриковичей воспринимался как узурпация. А, поскольку хозяйство страны и ее политическая жизнь находились в полном раздрае - как после "экспериментов" Ивана Грозного, так и, главным образом, после бездарного правления его малоумного наследника, достаточно было лишь намека на то, что где-то есть законный потомок Рюриковичей, чтобы поднять народ. И умело спровоцированная афера с царевичем Дмитрием стала таким спусковым крючком.
Но кто задумал эту аферу? Григорий Отрепьев-Нелидов, мелкий дворянин, а впоследствии инок кремлевского Чудова монастыря, до пострижения служил у боярина Михаила Романова (не того, который стал царем, а его родственника). В виду годуновского террора угроза ареста висела и над Отрепьевым - вовремя постригшись, он спасся. Но, очевидно, эмиграция спасала еще лучше сана, и в 1603 году он оказался в Польше, где и получил военные силы под новый проект, разработанный, может быть, вовсе и не в Польше. Борис Годунов внезапно умер в 1605 году, что решило исход первого витка Смуты. "Воцарение" Григория сопровождалось конфискацией владений Годуновых, но вот что интересно: они не коснулись Ипатьевского монастыря, который как ни в чем ни бывало продолжал конфликтовать с местными помещиками, и пользовался неизменной поддержкой Самозванца. Мотивы последнего с натяжкой можно понять: он должен был показать, что продолжает политику Рюриковичей (Федор Иоаннович ведь тоже благодетельствовал монастырю с подачи Годунова), да и монашество оставалось опорой Отрепьева, бывшего инока.
В 1606 году в результате заговора Самозванца убили. Отрепьева убили бы так или иначе, причем сами подлинные организаторы Смуты, но тут карта, видимо, легла не в их пользу, и они упустили момент, позволив воспользоваться плодами собственного заговора Василию Шуйскому, представителю боковой ветви Рюриковичей. Наши мысли подтверждает тот факт, что, несмотря на приход к трону потомка Рюрика, Смута не остановилась. Кто-то решил повторить комбинацию заново. Показательно, что монахи Ипатьевского монастыря направили в октябре 1608 года делегацию не к кому-нибудь, а к Лжедмитрию Второму, "клону" Первого Самозванца. Быть может, в том числе в силу этой поддержки солдаты Тушинского Вора (так прозвали Лжедмитрия Второго) захватили весь северо-западный регион, в том числе Кострому.
Но на этот раз интрига организовалась тоньше. Важно было не просто свалить Шуйского, а позаботиться о "правильном" устройстве власти после этого. Вторая из этих задач свелась к тому, чтобы направить в нужное русло народный гнев: польские наемники приступили к массированному грабежу земель и городов, и восстановили против себя население. В ноябре 1608 года восстал Галич. Отряд галичан пошел к Костроме. В декабре началось восстание в самой Костроме, повстанцы выбили "тушинцев". Но "тушинцы" направили к Костроме отряды Лисовского и Стравинского, которых поддержала местная знать: она открыла ворота. Уцелевшие повстанцы затворились в Богоявленском монастыре, который пал 30 декабря 1608 года. Но в марте 1609 года Кострома восстала снова. И воеводе "тушинцев" Никите Вельяминову пришлось бы совсем туго, если бы его не поддержал Ипатьевский монастырь, укрывший его за своими стенами.
Почему монахи так поступили - большой вопрос. Если предположить, что Смута была спланирована вовсе не в Польше, а кем-то внутри России, а заодно вспомнить, что представитель рода, победившего в Смуте, принял предложение царствовать именно в Ипатьевском монастыре, все вроде бы встает на свои места. Проект "Лжедмитрий-2" еще не выполнил своих функций. Сопротивление других боярских родов еще не было окончательно подавлено. И монахам Ипатьевского монастыря, наверное, было дано указание до поры поддержать "Вора". В марте 1609 года "воровской" отряд Вельяминова получает подкрепление, а предпринятый костромичами штурм монастыря окончился ничем. В мае "верные России" отряды воеводы Жеребцова после ожесточенного боя закрепились на подступах к монастырю. Интересно, что монахи продолжали не просто предоставлять людям Вора стены, но и активно помогать в сношениях Вельяминова с главной Воровской ставкой. Лисовский пытался оказать помощь осажденным в монастыре, но не смог переправиться через Волгу.
Загадочно, что мы не знаем, как завершилась осада. Есть легенда, будто в ночь с 24 на 25 сентября 1609 года двое посадских костромичей взорвали стену монастыря ценой собственной жизни. Ждавшие наготове ополченцы выбили "поляков" из монастыря. Но это только легенда, поскольку ей противоречит целый букет других источников, и прежде всего тот факт, что летом указанного года осада уже закончилась. Еще более загадочно то, что осажденный в монастыре Вельяминов, казалось бы, изменник номер 1, впоследствии спокойно служил царю Романову. Не подвергся опале и монастырь. Современные историки полагают, что Вельяминов сам сдал крепость осаждающим летом 1609 года. Скорее всего, так и было. Но это не объясняет, как избежали расправы все участники ипатьевского сопротивления.
В двух словах напомним, как закончилась Смута. В Россию началось прямое вторжение войск польского короля Сигизмунда. Поляки, бывшие при Самозванце, оставили его, и присоединились к своему королю. Самозванец, оказавшийся теперь не нужен, бежит в Калугу, где его убивает ногайский мурза (в ту пору не было более верных "агентов кремля", чем ногайцы). Сигизмунд разбивает армию Василия Шуйского, и 17 июля 1610 года в результате заговора элиты - заметим, заговора, а никаким другим путем - Шуйский лишается трона, и его насильно сдают в монастырь. Таким образом, задача номер 1 выполнена, и трудно отделаться от ощущения, что вторжение Сигизмунда понадобилось, по большому счету, именно для этого. Теперь предстояло решить вторую задачу, поскольку "инструмент" - поляки, конечно, вышли из-под контроля, и возомнили себя хозяевами положения. О движении Минина и Пожарского написаны тома, но известно мало. Так, автор этих строк неожиданно для себя столкнулся с фактами зверской жестокости, которую указанные господа выказали в родном городе Минина, Балахне, причем без особого повода (подробнее читайте в рассказе о Балахне). Лично мне представляется несомненным, что правда о том, как выполнена была вторая задача, закопана где-то в архивах о Минине и Пожарском, и закопана, быть может, очень глубоко. А без этого нам не понять последующих, уже прямо связанных с Костромой, событий. Так, разве не загадочно то, что Земский собор, избрав Михаила Романова на царство, якобы не обладал информацией, где вообще находится избранник?
Собственно, про пребывание избранного царя и его матери в костромских землях свидетельствует только факт того, что поляки якобы искали Михаила именно здесь, но на беду встретили Ивана Сусанина. Однако, еще в 19 веке среди историков шла дискуссия, а не выдуман ли подвиг Сусанина, и такой мэтр, как Костомаров, очень сомневался в правдивости истории. Единственным прямым источником о подвиге Сусанина является жалованная грамота Михаила Романова его родственникам от 1619 года, в которой он дарит им половину деревни Деревищи за то, что Иван Сусанин - дословно - зная, где находится Михаил, и будучи схвачен поляками и литовцами, места не выдал, и за то был замучен до смерти. И произошло это, если верить грамоте, не в лесу, а в деревне Исупово. Как видим, ни про какое "плутание" и речи нет. Характерно, что грамота дана только в 1619 году, и по прошению матери Михаила, а не в силу собственных воспоминаний царя. Представляется, что ни Михаил, ни даже его мать поначалу не знали о подвиге крестьянина. Конечно, проще всего предположить, что в 1619 году, как раз в год поездки царя и его матери по костромским землям, матери самодержца кто-то рассказал о судьбе Сусанина, она растрогалась, и предложила сыну как-то отблагодарить потомков спасителя. Но почему тогда до 19 века Романовы не воспринимали Ивана Сусанина как спасителя династии, хотя грамота Михаила воспроизводилась слово в слово? Лишь в начале 19 века, на волне патриотического подъема (победа над Наполеоном) об эпизоде вспомнили писатели-романтики, и сочинили сказку про темный лес, и пламенную речь крестьянина в дебрях. Этому противостоял только Костомаров, который указывал, что Романовы не прятались в Домнине, а были в Ипатьевском монастыре, и что никакого вражеского отряда в Домнине не было. Он считал Сусанина лишь одной из бесчисленных жертв Смуты. Однако, к концу столетия, на волне нового подъема самосознания, открылись новые "документы", правда, по большей части народные сказания 18-го века, в которых Сусанина называли "мучеником". Это показалось достаточно убедительным, чтобы ввести сочиненную романтиками легенду в ранг правды. Образ Сусанина одинаково устраивал все власти - и старые царские, и новые российские. Правда, советы разрушили царский памятник герою в Костроме, и поставили свой, наверное, более "народный". Одним абзацем ниже мы еще скажем про Сусанина несколько слов.
Михаил и его мать, инокиня Марфа, всплывают в Ипатьевском монастыре (почему именно здесь, в оплоте Лжедмитрия II?) в марте 1613 года как бы из ниоткуда. Историки лишь предполагают, что, напуганные польскими поисками, и предупрежденные соратниками Сусанина, Романовы перебрались из костромской вотчины в город, где у них был осадный двор, а оттуда - в более надежный монастырь. Никто даже не знает, сколько именно пробыли в монастыре Михаил и Марфа - может, они жили там некоторое время, а может, приехали за день до Великого посольства. Но отметим, что современные историки говорят о неоднозначном настроении жителей Костромы в отношении Михаила и Марфы, и даже о том, что им могла грозить гибель от посадских людей. А вот обитель, гнездо Смуты, родовая вотчина соперников-Годуновых оказалась более безопасной. Парадокс? Еще бы.
И тут мы можем снова вспомнить про Сусанина. Что, если вся история о том, будто костромской крестьянин спасал царя от поляков, придумана с целью скрыть истинное местонахождение Романовых в это время? Мы уже видели, что Романовы оказывались в довольно неподходящих для них местах. Что, если реальность была еще хуже (например, пребывание в занятом поляками Ипатьевском монастыре, и отнюдь не в статусе пленников), и для того, чтобы снять многочисленные вопросы, мудрый Филарет (отец Михаила, в 1619 году как раз вернувшийся из ссылки) и сочинил историю с Сусаниным от начала до конца? Надо признать - если это выдумка, то она удалась. Образ Сусанина оказался столь ярок, что вошел в копилку народной гордости. Мы, собственно, и не собираемся его оттуда вытравлять. Недавняя находка останков Ивана Сусанина показала, что такой человек действительно существовал, и на самом деле был зверски казнен поляками. Но, подвергаясь мучениям, столь же, наверное, немотивированным, как казни, устроенные Мининым и Пожарским в Балахне, Сусанин вряд ли подозревал, что после смерти послужит официальной "иконой". Действительно, место захоронения Сусанина повергло исследователей в шок - он похоронен вовсе не там, где должен лежать по официальной версии. Археологи рассказывают, что они отработали три варианта возможного места захоронения - в лесу у Чистого болота, в которое Сусанин по легенде завел поляков, возле церкви Воскресения в деревне Домнино (она, кстати, изображена на картине Саврасова "Грачи прилетели"; рисунок 6), и в деревне Исупово, как-то связанной с подвигом по версии грамоты Михаила. Интересно, что абсурдность рассказа о Чистом болоте как места той самой "глухой чащи" стала ясна еще до раскопок: хоть и болото, оно стоит на юру, открыто для обзора, и какое уж тут "не видно ни зги". Некрополь в Домнине тоже не подходит - он начал формироваться через 100 лет после Сусанина. И вот на кладбище в селе Исупово Сусанин и сыскался. Генетический анализ подтвердил, что это он - мужчина 45-50 лет со следами насильственной смерти (посажен на кол и разрублен топором). Но вместе с ним в том же некрополе нашли еще три захоронения со следами зверских пыток. Да, поляки тут "порезвились". Но никакой "прогулки по лесу" не было. Прав был Костомаров - Сусанин был одной из многих жертв той войны. Что не понравилось полякам, за что они казнили этих людей, уже никто не скажет. Зато более-менее понятно, почему именно Сусанина люди Михаила Романова сделали официальным мучеником: Сусанин жил именно там, где поляки должны были "искать царя", и у него не осталось прямых потомков. Непрямых же щедро одарили - как теперь выясняется, скорее за молчание.
Михаила, сидевшего вместе с матерью в Ипатьевском монастыре, уговаривали на царство 6 часов, предложив престол 8 раз. Все это время народ стоял на площади перед обителью. Только когда толпа сама себя достаточно, по мнению "режиссеров" действа, накалила, и люди в истерике стали уже требовать, а не просить, Михаил согласился. Согласился, поскольку, по понятиям того времени, ситуация "достигла стадии легитимности": как же, народ захотел, это тебе не желание кучки бояр.
Неизвестно, что именно сделал монастырь такого, что Михаил, вопреки логике, защищал обитель от костромичей, требовавших от монахов сатисфакции за неприглядную роль монастыря в годы Смуты. Так, у обители были все шансы лишиться земельных владений, поскольку костромские феодалы ждали имущественных компенсации за "литовское разорение". Но факт - Михаил мгновенно подтвердил все привилегии монастыря, и по сути запретил подавать против него иски. Более того, обитель нашла свое ноу-хау, как обходить запрет Соборного уложения на новые купли монастырями земли: с молчаливого согласия властей, монахи практиковали фиктивные обмены земельных участков на большие по площади. Соборное уложение также запрещало монахам иметь землю в слободах, но Ипатьевский монастырь и тут нашел лазейку, и его собственная слобода оставалась у него во владении еще очень долго.
Смута не помешала Костроме быстро подняться после разрушений. С 1620-х годов в городе фиксируется экономический подъем, связанный с усилением роли волжской торговли. И, хотя тон ей задавал Ярославль, Кострома тоже сняла свои пенки. В городе возникает обширный торговый комплекс, а местная промышленность славится отныне маслом и мылом. Появляется своеобразная иконописная школа, пожалуй, давшая сто очков вперед ярославской. Мастера из Костромы и иконы делали, и фрески писали. Где иконопись - там и строительное дело; костромские артели возводят ряд величественных сооружений по всей России. Оживился ювелирный и литейный промысел. Особенно известны литые иконы из села Красного. Есть сведения, что там этот промысел существует с 14-го века, но именно массовые изделия 17-20 веков сделали селу славу среди коллекционеров этого вида искусства.
В 1778 году Кострома удостоилась статуса губернского города. Как-то очень кстати (такое было не только в Костроме) вся старая застройка погорела, и в 1781 году появляется план регулярного строительства города. Император Павел I подарил городу странный герб - мальтийский крест и полумесяц. Быть может, первый символ - намек на какую-то избранность города в глазах монархов, а второй - на великий торговый путь с Востоком? Но, после смерти императора герб сменили на прежний, екатерининский, а павловский остался лишь на блюде в местном музее (рисунок 7). В 18-м столетии в городе развивается легкая промышленность, которая продолжает доминировать и в 19-м веке. Мануфактура братьев Третьяковых делала ткани больше, чем фабрики Швеции, Голландии и Дании вместе взятых. На доходы с нее один из Третьяковых и основал в Москве знаменитую галерею. Первоначальный вклад в ее создание - 1,5 миллиона рублей.
На этом, пожалуй, мы остановим обзор истории города, дальнейшее продолжение которого - лишь череда царских визитов до революции и разгула варварства после нее, и перейдем к описанию памятников - прежде всего, в самой Костроме, описание же Ипатьевского монастыря оставим для отдельной главы.
Древнейший детинец
Древнейший кремль в Костроме должен был появиться в середине-конце 12-го века. После долгих поисков, археологи наконец его обнаружили. Ныне на этом месте - просто пересечение двух улиц, Островского и Пятницкой, и - каменный памятный знак (рисунки 8, 9). Что могли, археологи из почвы уже выжали. Раскопками выявлен культурный слой 12-го века, а также курганный могильник. Ученые предположили, что кладбище появилось еще в языческие, дорусские времена. В этом районе культурный слой Костромы достигает своего максимума - 2,5 метра. Сам детинец оказался типичной русской крепостью домонгольского облика, площадью чуть более гектара. К детинцу прилегали дома-усадьбы 12-14 веков, так хорошо известные по Новгороду. В одной из усадеб найдена мастерская, где делали железные предметы, а также - стеклянные браслеты. Последний факт, кажется, так и не оценен археологами, продолжающими считать, что все стекло, найденное на Руси - импортное.
Крепость сгорела в 1416 году, укрепления решили возобновить на другом месте, и уже в 17-м веке от детинца осталась лишь "старая осыпь", которую и отметили дотошные переписные книги. Однако, план города 17 века фиксирует, что улицы стремятся по-старинке к этому утраченному центру, и архитекторы видят в этом главную градостроительную трагедию Костромы - города разбросанного, неструктурированного. Полагают, что древнейшие городские кварталы располагались по правому берегу реки Сулы, то есть в сторону реки Костромы, потому что именно там находились старейшие монастыри - Анастасьевский, Спасо-Запрудненский, Ипатьевский. Местность же по противоположному, правому берегу Сулы, видимо, долго стояла поросшая лесом, и называлась Дебрей, а первая улица, сложившаяся здесь лишь в 15-м веке - Боровой Дебрей.
В детинце располагалась Федоровская церковь, соборный храм, едва ли не древнейший в городе. Когда построена, неизвестно, но, вероятно, деревянное здание возвели уже в 12-м веке. В 1276 году здесь похоронили князя Василя Квашню, а в 1320 тут венчался тверской князь Константин Михайлович с дочерью московского князя Софьей. Вероятно, в какой-тот момент (в 15-м столетии, или в 17-м, после пожара?) храм разрушился и оказался забыт. На его месте в 1769 году поставили Богоотцовский собор с Федоровским приделом барочного облика. В конце 19-го века вокруг него археологи искали останки Василия Квашни, но никакой подходящей гробницы не обнаружили. Собор разрушен после революции. Его дореволюционных изображений нам найти не удалось. Ныне памятник основанию Костромы (лаконичная гранитная глыба) и подобие мини-парка вокруг него находятся в относительном запустении.
Также в этом разделе: